Он не был уверен, что принял верное решение, сохранив себе жизнь в тот раз, когда прыгнул. В последнее мгновенье он дематериализовался назад на балкон. Назад… в объятья Бутча.

Чертов Бутч. Всегда возвращался к этому сукиному сыну.

Он отвернулся от еще одного прыжка и мысленно открыл одну из раздвижных дверей. Три стеклянных стены пентхауса были пуленепробиваемыми, но они не защищали от солнечного света. Не то, чтобы он оставался здесь на день, если бы защищали.

Пентхаус не был его домом.

Он зашел внутрь. Место, и то для чего он его использовал, давило на него, будто здесь царила иная сила тяжести. Стены, потолок, и мраморные полы огромной комнаты — были черными. Как и сотни свечей, которые он мог зажечь силой мысли. Единственное, что можно было определить в качестве мебели — королевских размеров кровать, которую он никогда не использовал. Все остальное было оборудованием: стол для связываний; вмонтированные в стену цепи; маски, кляпы, плетки, кнуты и оковы; шкафчик с зажимами на соски, стальными клипсами и инструментами из нержавеющей стали.

Все для женщин.

Он снял кожаную куртку и бросил ее на кровать, затем стянул футболку. Во время сессий он всегда оставлял кожаные штаны на себе. Подчиняющиеся 17 никогда не видели его полностью обнаженным. Никто не видел, кроме его братьев во время церемоний в Гробнице, и только потому, что того требовали ритуалы.

Никого не касалось то, как он выглядел снизу.

Свечи вспыхнули по его приказу, жидкий свет отражался от блестящего пола, и затем поглощался черным сводом потолка. В происходящем не было никакой романтики. Место было пещерой, где добровольно совершалось богохульство, и свет служил лишь для того, чтобы наверняка видеть положение кожи и металла, рук и клыков.

К тому же, свечи можно использовать не только для освещения.

Он подошел к бару, налил себе пару дюймов Грей Гуза и откинулся назад к низкой стойке. Среди расы находились те, кто считал, что прийти сюда и выдержать секс с ним, было неким посвящением. Также были и те, кто лишь с ним мог познать удовольствие. Но больше — желающих узнать, как могут сочетаться боль и секс.

Меньше всего его интересовали типы вроде Льюиса и Кларка 18 . Как правило, они не могли выдержать это, и были вынуждены использовать посреди сессии «стоп-слово» 19 или сигнал рукой, которые он показывал им. Он всегда с готовностью отпускал, но успокаивать никого не собирался. Девять из десяти хотели попробовать вновь, но из этого не выходило ничего путного. Однажды сломавшись слишком быстро, они, скорее всего, сделают это снова, а он не собирался тренировать всякую мелочь.

Те, кто могли это вынести, называли его лидж и поклонялись Ви, хотя ему плевать было на все их реверансы. Лезвие в нем затупилось; их тела были камнем, о которые он привык себя натачивать. Конец истории.

Он подошел к стене, взял одну из стальных цепей, и позволил ей скользнуть по ладони, звено за звеном. Хотя по натуре он был садистом, он не балдел, причиняя боль подчиняющимся. Его садистская сторона насыщалась убийствами лессеров.

Контроль над их разумом и телом — вот чего он хотел 20 . То, что он делал с ними сексуально, или же то, что говорил им, что заставлял их носить… все это было выстроено эффекта ради. Конечно, боль тоже была вовлечена, хотя, они могли плакать от уязвимости и страха. И они молили его о большем.

И он давал им больше, если был в настроении.

Он посмотрел на маски. Он всегда надевал на них маски, и они никогда не прикасались к нему, если только он сам не указывал где, как и чем. Если у него случались оргазмы во время сессий, то это было редко, и расценивалось подчиняющимися как великая гордость. Если он кормился, то только по необходимости.

Он никогда не унижал приходящих сюда, не заставлял их делать отвратительные вещи, которые, как он прекрасно знал, предпочитали некоторые доминанты 21 . Но он не утешал их в начале, середине или конце сессии, и сами сессии проходили только на его условиях. Он говорил партнерам, когда и где, а если они начинали ревниво качать права, то могли проваливать. Раз и навсегда.

Он глянул на часы и опустил мис 22 , который окутал пентхаус. Женщина, которая придет этой ночью, могла его выследить, потому что он брал ее вену пару месяцев назад. Когда он закончит с ней, то уладит дело так, чтобы она ушла без единого воспоминания об этом месте.

Но она будет знать о произошедшем. Метки секса будут по всему ее телу.

Он повернулся, когда женщина материализовалась на террасе. Сквозь двери она казалась анонимной тенью, с роскошными формами, одетая в черное кожаное бюстье и длинную просторную юбку. Ее черные волосы были собраны в узел высоко на макушке, как он и приказал.

Она знала, что нужно ждать. Что не нужно стучать.

Ви мысленно открыл дверь, но ей хватило чувства самосохранения, чтобы не войти без приглашения.

Он оглядел ее и уловил аромат. Женщина была полностью возбуждена.

Его клыки удлинились, но не потому, что его взволновала влага между ее ногами. Ему нужно покормиться, а она — женщина с полным набором вен, в которые можно проникнуть. Простая биология, а не притяжение.

Ви протянул руку и поманил ее пальцем. Она пошла вперед, дрожа так, как ей и полагалось. Этой ночью он был в чрезвычайно плохом настроении.

— Сними эту юбку, — сказал он. — Она мне не по душе.

Она мгновенно расстегнула юбку и позволила ей упасть на пол горкой сатина. Под ней были черные подвязки и черные чулки в сетку. Никаких трусиков.

Ммм… да. Он собирался кинжалом срезать это белье с ее бедер. В конечном итоге.

Он подошел к стене и подхватил маску с одним отверстием. Ей придется дышать через рот, если захочет воздуха.

Кинув ей маску, он сказал:

— Надевай. Сейчас же.

Она без слов прикрыла лицо.

— Залезай на стол.

Он не помог ей, когда она неуклюже забиралась, просто наблюдал, зная, что она справится. Они всегда справлялись. Такие женщины всегда находили путь к его койке.

Чтобы скоротать время, он достал самокрутку из заднего кармана, вставил в рот и подхватил черную свечу из подсвечника. Он зажег сигарету и уставился на лужицу жидкого воска у фитиля.

Посмотрел, насколько продвинулась женщина. Отлично сделано. Она устроилась лицом вверх, с раскинутыми руками и раздвинутыми ногами.

Заковывая ее, он уже точно знал, с чего начать эту ночь.

Держа в руке свечу, он шагнул вперед.

Стоя под лампами тренировочного центра Братства, Джон Мэтью принял боевую позицию и сосредоточился на оппоненте. Они подходили друг другу, как палочки для еды: оба тощие и хрупкие, легко ломающиеся. Как и все претрансы 23 .

Зейдист 24 , Брат, учивший их рукопашному этой ночью, просвистел сквозь зубы, и Джон и его одноклассник поклонились друг другу. Его оппонент произнес нужные слова благодарности на Древнем Языке, и Джон ответил тем же на языке глухонемых. И затем вступили в бой. Маленькие ладони и костлявые руки двигались без особого эффекта; удары выбрасывались как бумажные самолетики, уклонения от ударов делались с изяществом. Все их движения и позы были тенями того, чем должны были быть, эхо грома, а не сам низкий рокот.

Гул пронесся по всему тренажерному залу.

Из глубины комнаты раздался внушительный БААМС, когда тяжелое тело рухнуло на голубые маты, как мешок с песком. Джон и его оппонент оглянулись… а потом и вовсе забросили свои чахлые попытки к смешанным боевым искусствам 25 .